Бредовая работа

(написано для Патреона в ноябре, здесь — сокращенная версия)

Летом я читала книжку «Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда» (написал её Дэвид Гребер — причем сначала он написал дерзкую и вирусно разошедшуюся статью на эту тему, получил море писем от согласных с идеей людей и на основе этой корреспонденции написал и книжку).

Теперь хочу поделиться цитатами Дэвида и своим опытом столкновения с бредовой работой.

Что такое бредовая работа

Дэвид пишет:

Бредовая работа — это настолько бессмысленная, ненужная или вредная оплачиваемая форма занятости, что даже сам работник не может оправдать ее существование, хотя в силу условий найма он чувствует необходимость притворяться, что это не так.

На по-настоящему бредовой работе часто абсолютно непонятно, чем нужно заниматься, что можно говорить о том, чем ты занимаешься или не занимаешься, кого и о чем можно спрашивать, до какой степени и в какой форме нужно притворяться, что работаешь, а также чем можно и чем нельзя заниматься вместо этого. Это невыносимая ситуация. Она зачастую приводит к ужасным последствиям для здоровья и самооценки, разрушая творческое начало и воображение.

Кларенс: Я работал в крупной международной охранной компании охранником музея, в котором одна из выставочных комнат практически никогда не использовалась. Я должен был охранять эту пустую комнату. Я следил, чтобы никто из посетителей ни к чему не прикасался… вернее, в комнате ничего и не было, а также чтобы никто ничего не поджег. Чтобы быть начеку и не отвлекаться, мне было запрещено заниматься какой-либо умственной деятельностью, например читать книги, пользоваться мобильным телефоном и так далее. Поскольку туда никто никогда не заходил, я фактически тихо сидел сложа руки семь с половиной часов в ожидании пожарной тревоги. Если она звучала, я спокойно поднимался и выходил. На этом всё.

Дерьмовая работа – это синий воротничок с почасовой оплатой, а бредовая работа — это белый воротничок с окладом. Люди, делающие дерьмовую работу, часто сталкиваются с пренебрежением; мало того, что они вкалывают, так еще именно поэтому их не уважают. Но они хотя бы знают, что делают что-то полезное. Люди, выполняющие бредовую работу, наоборот, обычно окружены почетом и уважением, их ценят как профессионалов, они хорошо зарабатывают, и считается, что они многого достигли и имеют все основания гордиться тем, что делают. И всё же в душе они знают, что ничего не достигли. У них присутствует ощущение, что всё это построено на лжи, и это действительно так.

В чем я не согласна

Пример с Кларенсом достаточно яркий и, я думаю, вряд ли кто-то сможет поспорить, что такая работа бредовая. Но в книжке примеров много, люди называли свои работы бредовыми по разным причинам. И для меня ощущаются не вполне понятными критерии бредовости.

Если я считаю, что моя работа бредовая, а моя сменщица отлично себя чувствует на том же месте, кто из нас права? Может быть, у меня квалификация выше и мне нужно найти что-то посложнее, а не должность упразднять? А может, она хулиганит и не признается, что тоже осознает бредовость? Мне в книге не хватило объективности оценки.

Поэтому я не могу сказать, что на 100% согласна с определением Дэвида, его трудно использовать, оно слишком субъективно для серьезной дискуссии и не учитывает масштаб. Я могу считать, что моя должность лишняя и компания выиграет, если должность вычеркнуть из штатного расписания — а один из руководителей, скажем, полагается на данные, которые ему приходят от меня. С моей точки зрения — я делаю какую-то ерунду, перекладываю бумажки, а проблема может быть не в должности, в том, что мне не прояснили, на что бумажки влияют, и не дали ни ответственности, ни свободы. И если меня выкинуть, ничего не изменив в процессе, он поломается.

В то же время я согласна, что бывают и бестолковые должности, про которые никто не подумал об ответственности и свободе, бывает нежелание чинить системные проблемы, из-за которых появляются латальщики дыр, которые разбираются с неминуемыми последствиями вручную (чуть ниже расскажу, какие виды бредовой работы выделяет Дэвид).

Бывает «изображение бурной деятельности», когда начальник закидывает подчиненных кучей бестолковых указаний, чтобы скрыть нежелание руководить вовлеченно и с пользой. Но бывает и нарушенная коммуникация, когда полное снятие указаний (или начальника) не поможет делу.

Я, как обычно, думаю, что всё сложнее — и упразднением должностей не обойдешься. Нужно разбираться в каждом случае отдельно, внимательно и бережно. Порой, чтобы не заставлять людей перекладывать бумажки с места на место, нужно совершить огромную трансформацию, например, перейти на электронный документооборот — и возможно, кормить бумажкоперекладывателей выгоднее. Выкинуть должности не поможет, скорее поломает процесс. Системные изменения, особенно через лоббирование законодательства и другие сложные направления, медленные и трудные. Даже если они возможны, пока они не наступили, придется кому-то всё делать вручную.

Виды бредовой работы

В книжке приведены англоязычные названия, более точно описывающие идею.

Шестерки (flunkies), головорезы (goons), костыльщики (duct tapers), галочники (box tickers), надсмотрщики (taskmasters).

Работа шестерок существует исключительно (или преимущественно) для того, чтобы кто-то другой выглядел или чувствовал себя важным.

Головорезы — люди, в чьей работе присутствует элемент агрессии, но важнее всего то, что их должности существуют только потому, что кто-то их нанял.

Костыльщики — те, чья работа существует только из-за сбоя или ошибки в организации; они решают проблемы, которые не должны возникать.

«Работа для галочки» описывает тех, чьи должности существуют исключительно или преимущественно для того, чтобы организация могла утверждать, что она занимается тем, чем на самом деле не занимается.

Надсмотрщики либо существуют формально (а по факту подчиненные справляются самостоятельно), либо эти люди намеренно ставят перед своими сотрудниками бредовые задачи, чтобы напомнить, кто тут главный.

Что бредового выпадало мне?

Во-первых, я сталкивалась с начальниками, перекидывающими мне свои задачи. Например, в конце квартала я готовила шаблоны презентаций, которые потом мой начальник кидал своему, докладывал в итоге руководитель департамента. Делая вид, что он в курсе всего, что у него происходит (хотя в деталях даже мой начальник не всегда знал, что именно случилось у него в отделе за квартал, пока я не присылала текст).

Из-за большого количества департаментов и руководителей в тех условиях было невозможно дать слово тем, кто разбирается — да и даже если им дать слово, остальным не то чтобы было интересно слушать. Поэтому отчетные встречи превращались в формат «30 слайдов про 5 отделов за 3 минуты», а чтобы эти слайды приготовить и согласовать, нужно было провести много (бредовой в итоге, потому что никто не слушал выступление всерьез) работы.

Плюс складывалось ложное ощущение, что начальники во всём в курсе, поскольку докладывали они — хотя, конечно, презентации собирали другие люди. Со временем процесс стал более прозрачным, презентации распилили на более мелкие, докладывать стали люди, знакомые с темой… но не могу сказать, что бредовость совсем ушла, потому что мало кто по-прежнему внимательно слушал остальных. Все приходили в основном рассказать свой кусок и отсидеть остальное.

Во-вторых, я сталкивалась с начальниками, которые любили приехать и сказать «ага, вы бежите налево? Хм, вот вы глупые, а надо-то бежать направо, срочно всё бросайте и начинайте». Когда я им показывала резюме совещания, на котором неделю назад сам начальник долго доказывал, что надо именно налево, на меня махали рукой: не спорь, делай. Когда в следующий приезд начальник симметрично ругался, что мы бежим направо, ведь всем нормальным людям понятно, что надо бежать налево, и он ещё месяц назад сам говорил… — и я пыталась показать ему резюме прошлого совещания, где поменять направление было его идеей, он отвечал, что надо иметь собственное мнение и вообще, возможно, мы слишком глупые, раз нами постоянно приходится руководить.

На эту еботню уходило много времени и нервов, она была напрямую связана с тем, что рынок двигался быстро, штормило стратегию в конторе с самой верхушки, нельзя было не менять планы даже месяц… но подавалось это как «подчиненные невозможные идиоты, снова им нужно всё пояснять». Это было неприятно. Было бы честнее, если бы проблема подавалась как «мы передумали», а не «вы снова делали не то» и «нет, я такого не говорил».

В-третьих (это будет длинный пункт), когда-то давно я работала в аптеке.

На одной из первых работ мне нужно было стоять в белом халате (я не имела никакого отношения к медикам, но халат был призван намекать, что имею) в московской аптеке в качестве «консультанта по лечебной косметике».

Моей оплачиваемой работой было уговаривать женщин, пришедших купить себе крем от известной компании, взять пробник «более качественного» (никому не известного) крема (от компании, которая меня туда поставила), а лучше — поверить на слово и купить сразу три пачки.

Через неделю-другую я смутно осознала, что на самом деле меня туда поставили не «привлекать внимание к нашим прекрасным средствам», как красиво говорили на обучении, а — использовать чужой поток покупателей, хамски обругать известные марки и вынудить людей купить не то, за чем они пришли.

Мне хотелось зарабатывать, преуспевать, делать своё дело хорошо. К сожалению, идея этой работы мне не понравилась, как я ни старалась себя убедить, так что получалось у меня плохо. Но принять, что всё обстоит именно так, я не могла, поэтому и впарить ничего у меня не получалось, и от собственной никчемности я страдала. Я ругала себя за то, что не смогла «влиться» и заработать много комиссионных — как знакомые, с которыми мы вместе туда пришли и которые оказались куда более хорошими продажницами, чем я.

Поскольку я не очень четко понимала тогда, почему мне так паршиво на этой работе, ведь я наконец делаю то, чего давно хотела — не учусь, а зарабатываю деньги! — от уныния и бестолковости происходящего я нашла себе параллельно «настоящую» работу в доставшейся мне аптеке: убирала старые ценники на стеллажах, выравнивала шампуни и коробочки, клеила вместе с сотрудницами аптеки пищащие ярлыки на пузырьки и тюбики.

Как и во многих примерах в книжке, за эту «настоящую», полезную работу мне не платили (и пока я ее делала, я скорее теряла деньги и время, потому что не впаривала косметику и не получала комиссию), но «настоящая» работа, в отличие от бредовой, давала приятное чувство, что я приношу пользу окружающему миру.

Аптека мне, кстати, нравилась, там были классные девчонки-фармацевты и провизоры. Но мне не нравилось почти ничего не зарабатывать, и я попросила меня перевести в более проходное место. Там тоже не пошло, и я уволилась.

Теперь я отлично понимаю, почему «не пошло». А тогда даже поговорить об этом не с кем было. Все вокруг делали вид, что иметь работу всегда хорошо, разговор закончен. Кроме того, я жила в наивном мире, где если меня взяли на работу, значит, в ней есть смысл и польза, я просто чего-то не понимаю (и вообще наверняка сама во всем виновата).

Исходя из категорий в книжке Дэвида, в аптеке я была «костыльщиком» — вместо того, чтобы вложиться в рекламу, исследования и имидж компании, эта контора оплачивала комиссию сотен девушек в белых халатах, которые уговаривали покупателей купить товар. А ещё там был очень сомнительный начальник, который иногда уводил сотрудниц в свой кабинет (меня не уводил, но я чуяла что-то странное) — и об этом тоже не с кем было тогда поговорить. Всё в этой конторе было странным. И я оттуда ушла.

Каждый раз, когда я захожу в аптеку теперь и вижу, что кремы от той компании канули в небытие и больше нигде-нигде не продаются, я немножечко это праздную.

В-четвертых, я время от времени исполняла роль «шестерки», сопровождая начальниц на встречи, чтобы выглядело, что «наша сторона» представлена большим количеством серьезно выглядящих людей, а также бывала «токеном» от дайвёрсити или «галочницей». А вот у нас есть менеджер в команде — удобное заявление, даже если этому менеджеру не всегда дают ответственность или признают ее влияние на процесс работы.

Однажды я превратилась в безобидную надсмотрщицу, наняв себе хороших помощниц, и заскучала, а потом уволилась, оставив отдел полностью работающим. Руководство очень страдало, потому что им было ПОНЯТНЕЕ, когда есть я и ко мне можно прийти. Но я и оттуда ушла.

Ещё цитат от Дэвида

Напоследок несколько (не всегда, хе-хе) вдохновляющих цитат от Дэвида.

*

Наверняка каждый время от времени встречает людей, которые считают свою работу бессмысленной и ненужной. Что может быть более удручающим, чем необходимость вставать по утрам пять дней в неделю всю свою взрослую жизнь, чтобы выполнять задачи, которые, как ты втайне уверен, выполнять не нужно, что это просто трата времени и ресурсов, а может быть, даже делает мир хуже? Разве это не наносит чудовищный моральный урон всему обществу? Однако об этом, кажется, никто не говорит. Существует множество опросов, исследующих, счастливы ли люди на работе. Но я не слышал об опросах, в которых людей спрашивали бы, считают ли они, что существование их работы вообще хоть чем-то оправдано.

*

Что такое работа? Обычно мы рассматриваем ее как противоположность игре. Игра, в свою очередь, чаще всего определяется как действие, которое выполняется ради него самого, ради удовольствия или просто ради самого процесса. Cледовательно, работа — это деятельность, обычно обременительная и однообразная, которая выполняется не ради нее самой и которую, вероятно, никто не стал бы выполнять ради нее самой (во всяком случае, продолжительное время). Ей занимаются только для достижения чего-то еще (например, чтобы добыть еду или построить усыпальницу).

*

Однажды я размышлял о том, как бесконечно разрастаются административные обязанности в британских университетах, и придумал, как может выглядеть ад. Ад — это сборище людей, проводящих бóльшую часть своего времени, работая над задачами, которые им не нравятся и не особо удаются. Скажем, их наняли, потому что они были отличными столярами, а затем они выяснили, что им придется тратить значительную часть своего времени на жарку рыбы. Кроме того, эти задачи, по сути, даже не нуждаются в выполнении — ведь рыбы нужно жарить совсем немного. Несмотря на это, все они почему-то начинают негодовать, если кто-то из их коллег вдруг находит возможность проводить больше времени за изготовлением мебели и пренебрегает причитающейся ему частью ответственности по приготовлению рыбы. В итоге накапливается огромная куча бесполезной, плохо приготовленной рыбы, которая валяется по всей мастерской, и это единственное, чем все заняты.

*

Если половину той работы, которую мы выполняем, можно устранить без сколько-нибудь существенного снижения общей производительности, то почему бы тогда просто не перераспределить оставшуюся работу так, чтобы все работали по четыре часа в день? Или почему бы не перейти на четыре рабочих дня в неделю с ежегодным четырехмесячным отпуском? Или еще на какую-нибудь такую же беззаботную систему? Почему бы не начать отключать всемирную машину труда? Во всяком случае, это, вероятно, самое эффективное из всего, что можно сделать, чтобы приостановить глобальное потепление. Сто лет назад многие предполагали, что к настоящему моменту стабильное развитие технологий и трудосберегающих устройств сделает это возможным. Ирония в том, что они, вероятно, были правы. Все мы легко могли бы работать двадцать или даже пятнадцать часов в неделю. Однако почему-то мы как общество коллективно решили, что будет лучше, если миллионы людей станут тратить годы своей жизни, делая вид, будто заполняют электронные таблицы или готовят графические схемы для совещаний PR-отдела. Хотя вместо этого их можно было бы освободить и дать им возможность вязать свитера, играть с собаками, создавать музыкальные группы в гаражах, экспериментировать с новыми рецептами или сидеть в кафе, споря о политике и сплетничая о сложных полиаморных любовных интригах своих друзей.