«Сегодня у психологов есть любимое слово, и это слово — неприспособленный. Сегодня я говорю вам, что горжусь своей неприспособленностью к некоторым вещам, которые присутствуют в нашей социальной системе. Я никогда не приспособлюсь к своре линчевателей, сегрегации, экономическому неравенству и физическому насилию, работающему на самопоражение. Спасение миру принесут неприспособленные».
(Мартин Лютер Кинг младший)
У меня началась вторая ступень нарратива, поэтому в блоге снова будут появляться нарративные заметки.
Точнее, по факту это уже четвертая ступень — между первой и второй летом незаметно втиснулись краткосрочные курсы по работе с группами-сообществами и образами-метафорами.
Вторая ступень опирается на многие базовые понятия нарратива из первой ступени, так что если вы не читали моих прошлых заметок — ходите по ссылкам или читайте по очереди.
«Истории играют важную роль в любой культуре. Когда человек приходит за помощью к психотерапевту или священнику, тот просит рассказать (историю) о том, что человека беспокоит. Э. Брунер, однако, заявляет, что истории, которые мы рассказываем о самих себе и других, и те истории, которые другие люди рассказывают о нас и о себе, не только и не столько описывают уже существующую реальность, сколько формируют ее.
Нарративный подход к работе с людьми основывается на идее о том, что мы строим свою жизнь в соответствии с историями, которые мы рассказываем о себе самим себе и другим, и в соответствии с историями, которые рассказывают о нас другие люди. Важно отметить, что сам человек – не единственный автор историй своей жизни. Многие из доминирующих историй, довлеющих над нашими жизнями, берут начало из опыта взаимодействия в семье, в детском саду и в школе, во дворе. А этим взаимодействиям облик придают, в свою очередь, истории, имеющие хождение в более широких социальных контекстах. Истории, циркулирующие в сообществе, являются источниками норм и эталонов, с которыми человек постоянно себя сравнивает, и очень часто именно подобное сравнение является важным источником возникновения и поддержания проблем. Другими словами, можно сказать, что нарративный подход «извлекает» проблемы из людей и размещает их в культурном ландшафте».
(из статьи Дарьи Кутузовой «Нарратив, дискурс, деконструкция»)
В нарративе человек осмысляет свою жизнь посредством историй.
Это ландшафт смысла/идентичности: ценности, мечты, убеждения, мораль, принципы, цели, выборы. Одним словом — идеи.
(Второй ландшафт — действий)
Откуда берутся эти идеи? Откуда человек получает информацию о том, чего он хочет придерживаться, что для него важно?
Общество, школа, книги, сми, окружение.
Интериоризация.
Идея власти.
«Язык — это инструмент власти, и люди обладают властью в обществе прямо пропорционально своей способности участвовать в разнообразных дискурсах».
(Мишель Фуко)
Дискурсы – совокупность более или менее связанных историй или утверждений относительно того, каким на самом деле является мир и человек. Эти идеи, истории, утверждения, обобщённые описания мира, регламентирующие жизнь человека.
«Дискурс – это не то же самое, что система убеждений или верований отдельного человека; это – социальный феномен, существующий и воспроизводящийся в разговорах, практиках и текстах. Жизни школьников, учителей, родителей обретают облик под влиянием дискурсов, циркулирующих в школьных сообществах. Например, существует убеждение, что «для подростков нормально переживать период бунта и стремиться отделиться от родителей».
Влияние этого и подобных убеждений прослеживается в специализированной литературе по семейной психотерапии, в речах политиков об обеспечении условий для развития подрастающего поколения, в беседах учителей с родителями в школе и в разговорах подростков между собой. Влияние такого дискурса на жизнь людей вполне ощутимо. Поэтому иногда сложно осознать, что бунт и стремление подростков к сепарации – это утверждения, транслируемые в культуре, а не что-то, неотъемлемо присущее подросткам».
(из статьи Дарьи Кутузовой «Нарратив, дискурс, деконструкция»)
Дискурсы описывают мир и регламентируют жизнь человека. «Небо — голубое» и «правильно мыть руки перед едой» — дискурсы.
«Наши истории о терапии были сформированы разнообразными дискурсами. Вот лишь некоторые из наиболее распространенных: дискурсы о патологии, о нормативных стандартах и о профессионалах как экспертах. Эти дискурсы распространяются через содержание профессионального обучения, равно как и через структуру наших образовательных институтов и процессы профессиональной социализации. Другими словами, большинству терапевтов, включая и нас самих, внушали, что слушать надо диагностическим, патологизирующим ухом.
Медицинская модель, с ее акцентом на выслушивание признаков и симптомов болезни, оказывает настолько всепроникающее влияние, что не многим из нас удается избежать ее требований. Наша образовательная система, с ее сильным акцентом на знание верного ответа, приучила нас прислушиваться к фактам того рода, что могут появиться в выборочных тестах, но не к тому, чтобы слушать так, дабы понимать разочарования, дилеммы и устремления рассказывающего».
(из книги «Конструирование иных реальностей» (Д. Фридмен, Д. Комбс)
Нарративная практика позволяет выбирать: какие дискурсы на нас влияют? Каким мы хотим дать эту возможность, а каким — нет?
Власть нормы: два вида вопросов
Задайте себе эти вопросы и понаблюдайте за тем, согласны ли вы соблюдать нормы общества и подкреплять свои нормы:
- В каких ситуациях вы чувствовали себя абсолютно нормальным человеком (если слово “нормальный” не нравится, возьмите “чувствовали себя очень хорошо”)? Какие нормы своей жизни вы при этом подкрепляете?
Например, я чувствую себя нормальным человеком, когда устаю вечером после работы. Это означает, что я ценный специалист, который выкладывается на полную катушку, я не трачу времени зря, я эффективна и добросовестна.
- Где, в каких местах, для кого вы чувствуете себя совершенно ненормально, не таким как все? Какие нормы общества вы при этом нарушаете?
Например, я чувствую себя не очень нормально, когда ухожу пораньше из бара. Мне кажется, что норма — это расходиться одновременно, когда этого захочется всем. Но мне трудно дожидаться этой нормы, поэтому я делаю выбор в пользу себя и ухожу пораньше.
«Например, если наш внешний вид не соответствует доминирующим у культуре идеям о том, что такое «красивое тело», мы начинаем считать себя непривлекательными. В рамках западной культуры подобными эталонами красоты, с которыми мы постоянно сравниваем себя в повседневной жизни, являются фигура спортсмена-пловца для мужчин и рослой и тощей, почти как скелет, манекенщицы, — для женщин. Тирания этих эталонов заставляет нас считать себя безобразными, ленивыми, безвольными и нежеланными.
Даже если такие проблемы не возникают, недовольство собственным внешним видом может мешать юношам и девушкам заниматься физкультурой и спортом, негативно сказываться на их отношениях со сверстниками. Конечно, воздействие оценивающего взгляда, надзора, выходит далеко за рамки изнурения тела – оно затрагивает все области жизни. Поэтому нарративные практики уделяют распаковке этого явления, «выведению его на чистую воду», иначе говоря, деконструкции, много внимания».
(из статьи Дарьи Кутузовой «Нарратив, дискурс, деконструкция»)
Власть дискурсов, регламентирующих образ “идеальной женщины”:
Деконструкция — это, по сути, экстернализация идеи (на первой ступени мы говорили об экстернализации проблемы). Идея возвращается обратно в общество. Становится ясно, что бывает и по-другому, что эта идея — не единственная, что можно выбрать и что-то другое, что человек может жить как в этой идее, так и вне её.
«Как бы просто это ни показалось, перед лицом превалирующих дискурсов и доминирующих знаний, простое выслушивание рассказываемой кем-то истории представляет собой революционный акт. Когда мы впервые встречаем людей, мы хотим понять, какой смысл несут их истории для них самих. Это означает наш отказ от “экспертных фильтров”: не вслушиваться в основные жалобы; не «собирать” подходящие-для-нас-как-для- экспертов кусочки диагностической информации, рассеянные по их историям; не слушать их рассказы так, как если бы они служили матрицами, внутри которых кроются ресурсы; не вслушиваться в поверхностные намеки на то, что «на самом деле” является основной проблемой; и не сравнивать те самости, которые они изображают в своих историях, с нормативными стандартами.
Вместо этого, мы пытаемся влезть в кожу тех людей, с которыми работаем, и понять с их точки зрения, на их языке, что побудило их искать у нас поддержки. Лишь тогда мы сможем признать альтернативные истории. Устанавливая связь с опытом людей с их точки зрения, ориентирует нас на специфические реальности, которые формируют (и ими формируются) их личные нарративы. Понимание такого рода требует, чтобы мы слушали с обостренным вниманием, терпением и любознательностью, одновременно выстраивая взаимоотношения, основанные на обоюдном уважении и доверии. Несмотря на полученное нами образование, которое говорит нам о том, что мы действительно знаем, мы пытаемся прислушиваться к тому, чего мы не знаем».
(из книги «Конструирование иных реальностей» (Д. Фридмен, Д. Комбс)
Деконструкция ответит на вопросы: «Стоит ли быть таким? Что значит быть таким? Почему я хочу или не хочу соответствовать этой идее? Что я выбираю делать?».
Деконструкция не обязательно ведёт к отказу от дискурса. Это может быть и легкое изменение, и укрепление дискурса — в зависимости от желания человека. У него будет много данных, соображений, размышлений, на основе которых можно сделать обдуманный выбор.
«Мы достигаем наибольших успехов в достижении позиции не-знания, когда концентрируемся на выслушивании, и когда наша речь направляется нашим слухом и вторична по отношению к нему. По мере того, как мы слушаем, мы замечаем и подвергаем сомнению те предположения, которые мы делаем. Мы спрашиваем себя: «Понимаю ли я, каково быть этим человеком в этой ситуации, или я начинаю заполнять пробелы в его истории необоснованными предположениями? Что еще я должен сделать, чтобы почувствовать себя на его месте?». Если наша внутренняя беседа говорит нам, что дополнительная информация в определенной области поможет нам глубже проникнуть в реальность этого человека, мы просим его рассказать что-то еще. Такое постоянное сомнение в своих предположениях побуждает людей подвергать сомнению собственные предположения.
Не-знание поощряет установку на любознательность. Нам любопытны уникальные ответы людей, и мы воодушевляем их на то, чтобы они развивали их более полно. Когда ответ уводит беседу в неожиданное направление, мы задаем даже больше вопросов, следуя в этом новом направлении, если оно кажется подходящим. Просто выслушивание и постановка побуждающих и проясняющих вопросов с позиции любознательности само по себе может иметь терапевтический характер. Иногда люди получают все, что они хотят от терапии, единственно через этот процесс. Терапия такого рода, как указывают Андерсон и Гулишиан, представляет собой процесс расширения и проговаривания «невысказанного» — развитие через диалог, новых тем, нарративов и, безусловно, создание новых историй».
(из книги «Конструирование иных реальностей» (Д. Фридмен, Д. Комбс)
Добавить комментарий